4.5.  Постпозитивизм милтона фридмена

Знаменитое эссе Фридмена «Методология позитивной эко­номической науки» (1953) знаменовало собой, пожалуй, самую значительную веху в развитии философии экономической теории XX в. Она была им решительно переведена на рельсы постпозити­визма К. Поппера. В упомянутом эссе отсутствуют ссылки на ра­боты К. Поппера и не упоминается даже его имя, но это обстоя­тельство не могло помешать исследователям установить подлинные истоки философствования Фридмена. К началу второй половины XX в. Поппер уже был настолько крупной фигурой в области фи­лософии науки, что его воззрения узнавались в любом исполнении достаточно легко. Бесспорная заслуга Фридмена состояла в том, что он предложил вариант экономической интерпретации поппе-ровской философии фальсификации. Сделать это было очень не­просто. Разумеется, Фридмену пришлось столкнуться с трудностя­ми принципиального характера. О них речь пойдет ниже.

Будучи прекрасно осведомленным относительно проблем фи­лософии экономической теории, Фридмен внес свой вклад в их разрешение. Попперовская философия науки должна была помочь ему в этом нелегком деле. При этом он сделал акцент на статусе позитивной экономической науки, которой противопоставляется нормативная теория и даже искусство достижения поставленных целей [182, с. 20]. Указанного различения нельзя было почерпнуть у Поппера; Фридмен сослался на авторитет Кейнса-старшего, а мог бы вспомнить более раннего автора, в частности Н. Сениора.

Исходная установка Фридмена привела его к апологетике по­зитивной экономической теории. Но почему он пришел к такому весьма обязывающему решению? Исходя из благих побуждений. Фридмен стремился «сделать науку настолько "объективной", на-

237

Сколько это возможно» [182, с. 20]. По Фридмену, позитивная на­ука имеет дело не с нормативными суждениями, а с фактами. В силу этого основания он относил научный анализ исключитель­но к сфере позитивной экономической теории [Там же, с. 49]. Фридмен не испытывал особого интереса к анализу нормативных суждений, старался остаться, как ему представлялось, на твердой почве науки.

Не сведущему в философии прагматических наук исследовате­лю исходная установка Фридмена кажется вполне правомерной, призванной обезопасить экономическую науку от ее искажений. Впрочем, более утонченная позиция выявляет фундаментальное заблуждение Фридмена. Не показав, что ценности противостоят фактам, он решительно отделяет первые от вторых… и попадает в ловушку дуализма. Но, может быть, ценности действительно не-фактуальны и представляют собой чисто эфемерные образования? Если бы дело обстояло именно так, то о ценностях вообще не сле­довало бы говорить. Их нет — и баста. Но все, что входит в мир человека, фактуально, иначе говоря — фиксируемо. Экономиче­ские ценности фиксируются и в результате выступают как эмпи­рические данные. Дескриптивист полагает, что экономика всего лишь описывает эти данные, он, дескать, не интерпретирует их на основе теории. Беда его состоит в игнорировании достоинств тео­рии. А ведь именно теоретическая интерпретация эмпирических данных, т.е. Фактов, как раз и выявляет их ценностное содержание, полностью ускользающее из поля внимания дескриптивиста. Фридмен, понимавший непреходящую значимость теории, отно­сился к дескриптивизму весьма критически, но в силу своей исход­ной установки, принятой без должного обоснования, даже ему не удалось избежать дескриптивистской ошибки. Апологетика пози­тивной экономической науки — это самый настоящий дескрипти-визм.

Но сказавший «а», часто говорит и «б». Если в научном отноше­нии позитивная экономическая наука имеет большое преимуще­ство над нормативной наукой, то вторая должна ориентироваться на первую [Там же, с. 22]. Фридмен даже полагает, что твердая опо­ра на позитивную экономическую теорию позволяет устранить различия в экономической политике, которая относится к компе­тенции нормативной науки. Он использует термин «нормативная наука», но ничего научного в ней не обнаруживает. В конечном счете в сугубо научном плане содержательный аспект так называ­емой нормативной науки всецело сводится к позитивной эконо-

2_2

Мической науке. Если добавить к этому, что принцип максимиза­ции результатов экономической деятельности Фридмен всецело относит к позитивной экономической науке, а как раз этот прин­цип задает всей неоклассике прагматическую заостренность, то становится очевидным, что в его интерпретации от нормативной экономической науки, строго говоря, ничего не остается. Он при­ходит, по сути, к парадоксу, назовем его парадокс Фридмена 1: все достоинства нормативной науки содержатся в позитивной, но она отличается от последней. Отказаться от своей дуалистической по­зиции Фридмен не в силах. «Разумеется, — отмечает он, — между политическими (нормативными. — В.К.) выводами и выводами позитивной экономической науки нет однозначного соответствия; если бы соответствие было, то не существовало бы нужды в отде­льной нормативной науке» [182, с. 22].

Но в том-то и дело, что упомянутой нужды действительно нет, она мучает лишь того, кто, изначально постулировав дуалистич-ность экономической теории, затем оказывается неспособным ее преодолеть. Экономическая наука не дуалистична, она имеет праг­матический, аксиологический характер. Этим сказано все реша­ющее относительно ее статуса. Теория позволяет осуществить эко­номические предсказания и дает им всестороннюю характеристи­ку. Нет абсолютно никакой необходимости сначала весьма искусственно разделять ее на две или даже три части (в последнем случае добавляется тезис об экономическом искусстве), а затем изолировать их друг от друга. Экономические ценности — это по­нятия (концепты) экономической науки, они не являются ни де­скрипциями, как считают сторонники так называемой позитивной науки, ни нормами.

По мнению Фридмена, «позитивная экономическая наука принципиально независима от какой-либо этической позиции (кур­сив наш. — В.К.) или нормативных суждений. Как говорит Д.Н. Кейнс, она занимается тем, «что есть», а не тем, «что должно быть» [167, с. 21]. Видимо, Фридмен понимает под этикой нечто ненаучное. При таком ее понимании она действительно чужда эко­номической теории. Но если иметь в виду научную этику, то при­дется установить характер связи экономической теории и этики. В таком случае этика обнаруживается в философских проблемати-зациях экономической науки, в придании им значимости в русле принципа ответственности. Выступая против этого, ученый-эко­номист принижает значимость своей избранницы, т.е. Экономи­ческой науки. Статус последней никак не совместим с позицией

233

Экономического индифферентизма, согласно которой экономист якобы не заинтересован во всесторонней реализации потенциала экономической теории. Суть дела состоит в том, что экономиче­ская теория изначально содержит в себе этическую составляющую в потенциальном виде, в частности, благодаря принципам опти­мальности. Одна из задач философии экономической теории со­стоит в выявлении и изучении этой составляющей. Фридмен явно не учел, что отстраненное отношение экономистов к этике прини­жает значимость экономической науки. Либо наука признается рафинированным знанием, и тогда ученым нет смысла отделять ее от самого сокровенно человеческого, т.е. Этики, либо она заносит­ся в разряд знания второго сорта, и тогда им в их стремлении к совершенствованию остается посоветовать переквалифицировать­ся. На наш взгляд, лишь первая перспектива — синтез конкретных наук и этики как философской теории — действительно актуальна. Итак, фридменовская апологетика позитивной экономической науки несостоятельна, причем по очень простой причине: она не сопровождается должной философско-научной аргументацией. Конечно, анализируемое эссе не исчерпывается этой апологети­кой.

Фридмен полагает, что позитивной является лишь та наука, ко­торая предсказывает еще не наблюдавшиеся явления [182, с. 23]. Позитивная наука должна поставлять предсказания, предикции (prediction). Разделив экономическую науки на две части — язык (сюда входят языки лингвистики, логики и математики) и содер­жательные гипотезы, Фридмен считает первую из них совокупнос­тью тавтологий, а вторую — собранием содержательных суждений. Язык не поддается проверке, следовательно, эта операция приме­нима лишь к содержательным гипотезам. Именно последние не­пременно следует проверять, ибо иначе вообще не удастся устано­вить контакт экономической науки с реальностью. Итак, смысл аргументации Фридмена состоит в том, что при научном подходе к определению статуса экономической теории нет абсолютно ни­какой альтернативы проверке содержательных гипотез, т.е. Их со­поставлению с экономическими фактами.

На наш взгляд, аргументация Фридмена в основных ее чертах правильна, но известная ее корректировка вполне уместна. Линг­вистика, логика и математика действительно не нуждаются в эм­пирической проверке, но не потому, что являются собранием тав­тологий, а исключительно постольку, поскольку изначально вы­ступают в качестве воображаемых структур, не интерпретированных

234

На область экономических фактов. Простой пример: математик оперирует числами, например числом 2, но не двумя товарами или рублями. Сложный мир, например, логики и математики, насы­щенный отнюдь не тривиальными путями выработки актуального знания, не сводится к тавтологиям.

В контексте аргументации Фридмена довольно неудачным тер­мином является не только слово «тавтология», но и выражение «предсказание» (prediction). Сам Фридмен разъяснял, что предска­зания необязательно должны быть «прогнозами будущих событий; они могут относиться к уже произошедшим событиям, которые еще не стали предметом изучения или неизвестны лицу, которое делает предсказание» [182, с. 25]. Принято считать, что антонимом термина «предсказание» является слово «ретросказание». У Фрид­мена же получается, что предсказание при случае может быть и ретросказанием. Согласно его аргументации он должен был гово­рить о выводах (deductions) или заключениях (conclusions) теории, которые соотносятся со всеми теми экономическими наблюдени­ями, которые получают истинное отношение. Эти явления могут относиться и к прошлому, и к будущему, они совсем не обязатель­но должны были быть известными исследователю. Вполне возмож­но, что рассматриваемые явления были известны, но лишь в кон­тексте неадекватной им теории. Если же события получают новое, более адекватное объяснение, то они вполне обоснованно начина­ют расцениваться как подтверждающие теорию. Старую теорию они фальсифицируют, а новую подтверждают. Причем и в том и в другом случае факты в содержательном отношении отнюдь не не­зависимы от статистики, т.е. Определенной теории.

Чрезмерное пристрастие Фридмена к термину «предсказание» привело многочисленных читателей его эссе к убеждению, что судь­ба экономической теории связана исключительно с прогнозами. В действительности он толкует о выводах теории, которые далеко не всегда являются прогнозами. Что же касается предсказаний как та­ковых, то их Фридмен считал дескрипциями, описаниями не того, что должно быть, а того, что будет. Вслед за Д. Юмом и его много­численными последователями, в частности Д.Н. Кейнсом, Фридмен утверждал, что научная теория описывает то, что есть, а не то, что должно быть. Создается впечатление, что сущностное различение позитивной и нормативной науки производится в первую очередь по модусам времени; позитивная наука имеет дело с настоящим, с тем, что есть, а нормативная — с будущим, с тем, что должно быть. Но подлинный нерв аргументации позитивистов состоит в другом:

235

Позитивная экономическая наука изучает то, что было, есть и будет, а нормативная — то, что должно было быть в прошлом, должно быть в настоящем и будущем. Предложенное уточнение позиции тех, кто утверждает дуалистическое строение экономической теории, разу­меется, не означает оправдания противопоставления нормативной и позитивной экономических теорий.

Обсудив принципиальную возможность оправдания теории посредством сравнения ее выводов с наблюдениями (фактами), Фридмен рассматривает вопрос о выборе между «альтернативными гипотезами» [182, с. 25]. Он приходит к заключению, что, строго говоря, они часто совместимы друг с другом. Аргументация Фрид-мена состоит в том, что, во-первых, «может существовать более одного набора утверждений, из которых следуют остальные ут­верждения» [Там же]; во-вторых, что модели, считающиеся акси­омами и постулатами с одной точки зрения, могут быть теоремами с другой, и наоборот [Там же]; в-третьих, не следует отождествлять критерии проверки экономической теории как совокупности при­емлемых гипотез с проблемой выбора из последних одной единст­венно правильной, где на первый план выходят аспекты удобства, простоты и экономии усилий [Там же, с. 27—28]. Все три аргумен­та справедливы лишь отчасти и, строго говоря, не подтверждают тезис об одинаковой теоретической силе нескольких гипотез.

Наборы утверждений действительно могут быть самыми разны­ми, но тогда не тождественна их содержательная сила. Это выяс­няется при сопоставлении их с фактами. Фридмен приводит при­мер с объяснением роста цен на некоторый товар вследствие вве­дения на него специального акцизного налога. Этот рост цен можно объяснить в условиях как совершенной, так и монопольной конкуренции [Там же, с. 25]. Но дело в том, что дополнительные данные позволяют различать два типа конкуренции. Следова­тельно, две гипотезы объяснения неэквивалентны друг другу.

Ссылка Фридмена на известную соотносительность аксиом и те­орем — «поскольку теоремы и аксиомы в абстрактной модели могут поменяться местами, то же самое может произойти со «следствиями» и «предпосылками» в соответствующей абстрактной модели содер­жательной гипотезы» [Там же, с. 38] — также не доказывает его тезис о равнозначимости гипотез. Вопрос о выборе аксиом, например, в математике решается на основании весьма разветвленной системы аргументации. При этом выясняется, что даже изоморфные друг дру­гу системы тождественны не полностью, а лишь в пределах избран­ного интервала абстракции от тех или иных критериев.

2_6

В содержательных с эмпирической точки зрения теориях, на­пример в физике и экономической науке, неравнозначность фак­тов и теории не позволяет поменять их местами. Так, следствие вызывается причиной, а не наоборот. Вопрос о конвенциях, о вы­боре среди гипотез первоначально решался достаточно скоропа­лительно: выбирается та гипотеза, которая проще, удобнее и кра­сивее. Впоследствии от такой практики пришлось отказаться. А. Пуанкаре полагал, что в теории относительности можно исполь­зовать как евклидову, так и неевклидову геометрию. Первая проще, значит, следует отдать предпочтение именно ей. Но, как показал Х. Рейхенбах, такой выбор противоречив, ибо при нем приходится постулировать наличие физических сил, которые не поддаются измерению (а это уже несовместимо с основаниями физических теорий, согласно которым силы подвластны процессу измерений). Фридмен начал свое эссе с утверждения, что содержательные ас­пекты экономической теории непременно должны удостоверяться фактами. Но в его рассматриваемой аргументации он ослабляет этот правильный принцип до утверждения, что экономические факты не позволяют различать неодинаковые в содержательном отношении гипотезы.

Что касается требований простоты, удобства, плодотворности, то Фридмен понимает, что они не поддаются необходимой в науч­ном исследовании экспликации [182, с. 25]. Но, вопреки этой по­зиции, он пытается определить сущность вышеперечисленных критериев. Так, Фридмен заявляет, что «теория является тем "про­ще", чем меньше требуется исходной информации для предсказа­ния в данной области явлений» [Там же]. Но что такое проще, да еще в кавычках? Ответ: минимум исходной информации. Но чтобы истолковать смысл выражений «информация», «исходная инфор­мация», «минимум исходной информации», придется обратиться к основам теории, прежде всего к критерию истинности. А это означает, что при выборе теорий критерии простоты не имеют са­мостоятельного значения. Теории отбраковываются на основании критерия истинности. Этим все сказано. Обращение к критериям простоты, удобства, красоты не проясняет суть дела, а лишь зате­няет ее.

Таким образом, Фридмену не удалось доказать правомерность тезисов философии конвенциализма в экономической теории. Суть дела состоит не просто в декларации этих тезисов, а в опре­делении действительно произвольных тезисов в составе экономи­ческих теорий, совместимых с фактами. На наш взгляд, заключе-

237

Ние Фридмена, согласно которому фактами проверяются (фальси­фицируются) только предсказания позитивной экономической теории, причем они совместимы с определенным, сколько угодно обширным числом гипотез, должно быть существенно скорректи­ровано, а именно следующим образом. Все содержательные выводы экономической теории должны подтверждаться (фальсифицировать­ся) фактами. Нет таких содержательных выводов, в частности вхо­дящих в состав различных теорий, которые бы не подтверждались фактами. В сделанном выше заключении речь идет не о предска­заниях, а о выводах, не о позитивной экономической теории, а об экономической теории как таковой.

На первый взгляд, заключение, что выводы экономической тео­рии проверяются фактами, представляется чуть ли не банальным. Но это впечатление рассеивается, как только ставится вопрос о соотношении принципов и понятий теории с реальностью. Многие считают, что теория начинается с упрощений, абстракций — одним словом, с идеализаций. Идеализации вроде бы искажают реаль­ность, но благодаря именно им достигается успех теории. Налицо парадокс: огрубление реальности обеспечивает не провал теории, а ее триумф. Указанный парадокс рассматривается в составе фи­лософии любой эмпирической науки. Разумеется, он не мог не привлечь внимания Фридмена, особенно в связи с дискуссиями по поводу соотношения принципа максимизации результата и моти­вов поведения руководителей фирм. Теоретики-неоклассики не могли обойтись в своих рассуждениях без упомянутого принципа, но анкетирование руководителей фирм показало, что они, как пра­вило, не руководствуются им сколько-нибудь сознательным обра­зом. Налицо явная несогласованность. Фридмен пожелал внести ясность в обсуждаемые теоретические коллизии.

Согласно аргументации Фридмена экономическая теория со­здается ради предсказаний. Именно это является ее главной мис­сией. Поэтому теория проверяется исключительно на стадии осу­ществления предсказаний и их сопоставления с фактами. Но мно­гие экономисты полагают, что теория проверяется уже на стадии ее создания. В связи с этим ставится вопрос: «Можно ли проверить гипотезу с помощью проверки реалистичности ее предпосылок?» [182, с. 30]. Под предпосылками (assumptions) понимаются те фак­ты, которые используются при создании теории. По мнению Фрид­мена, любая научная теория имеет дело с идеализациями, или с упрощениями и абстракциями. На стадии предсказаний теория должна быть реалистичной, но не на уровне предпосылок. В по-

238

Следнем случае «полный» реализм (зачем тут кавычки? — В.К.), «очевидно, недостижим» [182, с. 49], да он и не нужен. Процесс познания, наращивания реалистичности теории достигается не за счет установления строгого соответствия между идеализациями и реальностью, а посредством создания все более эффективных аб­страктных моделей, позволяющих осуществить предсказания. С различного рода оговорками Фридмен признает дуализм пред­посылок и объяснимых посредством предсказаний явлений, но не видит в этом дуализме какой-либо беды. Если бы он утверждал, что новая теория создается ради объяснения фактов, которые лишь на начальной, но не конечной стадии исследования противоречат друг другу, то его логика была бы безупречной. Однако Фридмен рас­суждает в парадоксальной манере (парадокс 2): предпосылки про­тиворечивы, а теория и объяснения непротиворечивы, идеализа­ции нереалистичны, а осуществляемые на их основе предсказания реалистичны. Остается невыясненным, каким образом нереалис­тичные идеализации обеспечивают реалистичность предсказа­ний.

Полагая, что предпосылки выполняют исключительно вспомо­гательную роль по отношению к теории, Фридмен характеризует их посредством высказываний, не лишенных налета скандальнос­ти. Особенно это относится к следующим двум его утверждениям. (1) «Для того чтобы быть значимой, гипотеза должна исходить из дескриптивно ложных предпосылок (курсив наш. — В.К.); она не принимает в расчет и не объясняет многих сопутствующих обсто­ятельств, поскольку самый ее успех уже показывает, что эти обсто­ятельства не имеют отношения к объясняемым явлениям» [Там же, с. 23]. (2) «Факты могут быть внутренне противоречивы, так что с ними не согласуется никакая гипотеза» [Там же, с. 25]. Выражение, выделенное выше курсивом, П. Самуэльсон назвал «чудовищным извращением науки» [24, с. 169]. Он был излишне резок. Высказы­вание (1) не лишено логики. Фридмен имел в виду, что в теории абстрагируются от некоторых обстоятельств. Если это так, то они не объясняются ею и, следовательно, по отношению к ней явля­ются ни ложными, ни истинными. Таким образом, выражение «дескриптивно ложные предпосылки» неудачно, но «чудовищным извращением науки» оно не является.

В отличие от утверждения (1) высказывание (2) не только не­удачно, но и основательным образом не согласуется с наукой. Со­гласно последней любые факты должны описываться теоретичес­ки, т.е. Посредством гипотез. Утверждая, что существуют «внутрен-

239

Не противоречивые» факты, неподвластные теории, Фридмен, во-первых, выходит за пределы науки, во-вторых, резко отклоня­ется в сторону от попперианства.

Вполне в духе Поппера Фридмен заявляет, что «мы не можем воспринять «факты» без теории» [182, с. 44]. Но в отличие от него он рассуждает о предпосылках, рассматривая факты безотноси­тельно к теории. Слово «факты» Фридмен берет в кавычки. «Фак­ты» — это, судя по его логике, явления, ущербные в теоретическом отношении. Странная, весьма путаная логика! Фридмену она по­надобилась для освобождения экономистов от бремени, как ему казалось, несостоятельной концепции, согласно которой теория должна соответствовать предпосылкам, или, иначе говоря, идеа­лизации должны быть реалистичными. В связи с этим он приводит ряд примеров, главные из которых заслуживают упоминания.

Пример из физики. Согласно формуле свободного падения тела S = gt2/2. Но эта формула справедлива лишь в условиях вакуума, а он недостижим. Следовательно, она нереалистична. Если физи­ка — признанный в мире науки авторитет — довольствуется нереа­листичностью соответствия теории предпосылкам, то почему от экономических гипотез ожидать чего-то другого? Вопрос конечно же риторический. Правильна ли логика Фридмена? Увы, непра­вильна. Согласно механике Ньютона на свободно падающее, на­пример в воздушной среде, тело действуют две силы: сила притя­жения к земле F = mgи сила сопротивления воздуха Fc =f(v). За член gt2/2 ответственна сила F. Что касается ускорения тела, вызы­ваемого силой сопротивления воздуха, то оно формулой S = gt2/2 не учитывается. Но при желании оно легко может быть учтено. В плане анализа последствий, вызываемых силой притяжения, формула S = gt2/2 реалистична, в ней нет следов украшений, иде­ализаций, абстракций, вакуума.

Пример из математики и физики. Геометрия оперирует точками и прямыми, но в физической реальности им ничего не соответ­ствует. Вновь приходится отметить, что тезис о нереалистичности теории не доказан. Согласно физике макротела трехмерны, как таковые они не могут быть точечными образованиями. Но центр масс системы тел — это точечное образование. Расстояние от од­ной точки до другой, как правило, измеряется вдоль прямой линии. При желании физик имеет возможность описать геометрическую форму тела сколько угодно точно. И он обходится без нереалис­тичных идеализаций.

2_0

Пример из теории бильярда. Опытный игрок загоняет шары в лузы, не обращаясь к детальным расчетам, в которых бы исполь­зовались сложные формулы. Но теоретически осмыслить траекто­рии движения без этих формул невозможно. Игрок действует так, как будто он знает формулы механики, но они ему неизвестны. Теория бильярда, выразимся так, умнее игрока, т.е. Она по отно­шению к нему нереалистична. И вновь аргументация Фридмена бьет мимо цели. Теория бильярда позволяет объяснить всякий удар любого игрока. При этом она обходится без идеализаций. Согласно Фридмену, нереалистичность теории бильярда проявляется в том, что игрок добивается успеха, не будучи осведомленным относи­тельно ее тонкостей. Суть дела нам видится следующей. Знаток теории бильярда владеет теорией Тзн, игрок — теорией Ти. Между теориями существует определенное соотношение. В содержатель­ном отношении Тш > Ти. Наука бильярда признает любую теорию, а не только Тзн. Опытный игрок добивается успеха постольку, по­скольку в содержательном отношении его теория улавливает мно­гие достоинства теории знатока. Пример с бильярдом актуален в плане анализа соотносительности зрелого и незрелого знания, только и всего. Он никак не доказывает нереалистичность теории бильярда.

Пример из экономической науки. Теоретик-неоклассик вынужден опираться на принцип максимизации результата (выражение Фридмена), а руководители фирм, судя по их опросам, руковод­ствуются другими теориями. Опять получается известная несосты­ковка, свидетельствующая якобы в пользу нереалистичности тео­рии. По Фридмену, бизнесмен, не ориентирующийся в своей дея­тельности на принцип максимизации результата, не сможет вести успешную деятельность. Возглавляемая им фирма не выживет в условиях «естественного отбора» [182, с. 35]. Пример с бизнесме­ном опять же допускает нерелистичность теории. Существует из­вестное соотношение между академической теорией (Та) и теми теориями, которыми владеют бизнесмены (Тi). Между этими тео­риями существует содержательное соотношение Ta> T1> T2>T3> >... >Tn, где Тi — теории, которыми руководствуются соответ­ственно первый, второй и т.д. Бизнесмен. Реалистичность дости­гается за счет того, что устанавливается степень отклонения Ti от Ta. Экономическая теория не утверждает, что бизнесмен непре­менно максимизирует прибыль. Это имеет место в случае, если он устанавливает цену на уровне предельных издержек. Если же он устанавливает цену на уровне средних издержек, то он не добьется

2_1

Максимальной прибыли. Но не следует упускать из виду, что он добьется другого максимума, того, который обеспечивает ему его образ действий. Бильярдный шар движется по траекториям, зада­ваемым законами физики, независимо от того, попадает ли он в лузу или нет. Бизнесмен не в состоянии отказаться от ценностей, как бы он их ни понимал. Экономическая теория реалистична по­стольку, поскольку она в состоянии учесть весь спектр максими­заций, реализуемый экономическими агентами.

Итак, Фридмену не удалось доказать нереалистичность теории. Любая экспериментальная наука реалистична. Впрочем, лучше говорить, что она истинностна в том смысле, что ее выводы соот­ветствуют фактам. Указанное соответствие полагает совпадение высказываний, фиксирующих выводы, и высказываний, описыва­ющих факты (наблюдения). Правильно указав на необходимость фальсификации выводов фактами, Фридмен напрасно вслед за другими экономистами признал тезис об особом типе соотноси­тельности теории и фактов-предпосылок. Судя по аргументации Фридмена, ему хотелось внести ясность в вопрос о статусе эконо­мических понятий. Посчитав их идеализациями, он пришел к вы­воду о нереалистичности экономических понятий. И вновь Фрид­мен попал впросак. Экономические понятия не являются идеали­зациями. Они представляют собой особые понятия-ценности. Сочтя последние, во-первых, за дескрипции и, во-вторых, за аб­стракции, он совершил двойную ошибку. Сказалась пагубная при­верженность Фридмена к двум догмам. Согласно первой из них статус всех общественных наук является семантическим, описа­тельным. Согласно второй догме только теория абстракций позво­ляет установить статус научных понятий.

Переходим к подведению итогов. Удалось ли Фридмену поднять философию экономической науки на тот методологический уро­вень, который характерен для работ Поппера? В весьма значитель­ной степени. По крайней мере четыре принципа философии Поп-пера включены Фридменом в его эссе. Это, во-первых, принцип теоретической относительности: факты не воспринимаются без теории [182, с. 44]; во-вторых, принцип фальсификационизма: вы­воды теории должны проверяться фактами, при этом «факты ни­когда не могут "доказать теорию", они могут лишь выявить ее оши­бочность» [Там же, с. 25]; в-третьих, принцип роста научного зна­ния: «любая теория с необходимостью имеет преходящий характер и подвержена изменению с прогрессом знания» [Там же, с. 50]; в-четвертых, принцип определения соотносительной силы теории:

2_2

Более эффективна та теория, выводы которой наиболее точны, об­ласть ее действия максимально широка, к тому же ей не удается найти альтернативу [182, с. 25, 35].

К сожалению, в отличие от Поппера Фридмен берет свой пост­позитивизм как нечто данное. Он не чувствует потребности в кри­тике неопозитивистских воззрений. Поппер рассуждает, как пра­вило, по схеме «я говорю это, а не то». В результате он приходит к противопоставлениям, которые придают его суждениям высокую степень определенности. Поппер, по сути, никогда не воспроиз­водит неопозитивистские воззрения, а у Фридмена это случается нередко, в частности при определении статуса фактов. Вопреки постпозитивистскому тезису о теоретической нагруженности фак­тов, Фридмен рассматривает факты-предпосылки как автономные относительно теории. Присутствующие в эссе Фридмена неопози­тивистские положения «работают» не в полную силу. Ему не уда­ется нагрузить их должным образом актуальным в проблемном отношении экономическим материалом.

Что касается центральных тезисов эссе Фридмена, а именно о противоречивости позитивной и нормативной экономической на­уки и нереалистичности экономических понятий, то эти положе­ния не имеют прямого отношения к определенности как неопози­тивизма, так и постпозитивизма. Оба эти направления совместимы как с признанием, так и с отрицанием дуального, позитивного и нормативного устройства науки. Исторически же ситуация сложи­лась таким образом, что в рамках обоих упомянутых выше фило­софских направлений позитивная наука противопоставлялась цен­ностным суждениям. Рассматриваемый дуализм в наши дни посте­пенно рассеивается. Но туман от него стоит все еще весьма плотный, в том числе и в экономической теории.

В кратчайшем изложении философская суть статьи Фридмена сводится к принципам теоретической относительности, фальси-фикационизма и роста научного знания.

В заключение параграфа выделим два высказывания Фридмена об актуальности философии экономической науки. «Всеобщее по­верхностное знакомство с предметом экономической теории по­рождает презрение к специальному знанию о нем» [Там же, с. 48]. «Обществоведы больше других ученых нуждаются в том, чтобы понимать используемую ими методологию» [Там же, с. 49]. Трудно не согласиться с приведенными выводами Фридмена. Как часто даже выдающимся экономистам не удается подняться над гори­зонтом методологической сумятицы. В отличие от многих своих

243

Знаменитых коллег Фридмен смело представил свои философские воззрения на суд научной критики. Этим поступком он, как нам представляется, проявил не только мужество, но и изрядную долю благородства.

Пожалуй, в данном месте уместно одно замечание. Правомер­но ли называть тех или иных исследователей, например Милля, Маршалла, Маркса, Фридмена, выдающимися методологами, а за­тем подвергать их теории суровой критике? На этот вопрос сле­дует положительный ответ. Всегда надо иметь в виду, что выдаю­щиеся ученые являются интеллектуальными лидерами, но не более того. Абсолютная истина неподвластна даже им. Важно дру­гое: в теориях выдающихся методологов значительно меньше не­суразиц, чем в концепциях их исторических оппонентов, особен­но тех из них, кто вообще не в состоянии представить свои мето­дологические воззрения в сколько-нибудь связном виде. Лишь на первый взгляд кажется, что экономист, не высказывающийся по поводу философских вопросов, тем самым избегает методологи­ческих ошибок. Тщательный анализ обнаруживает их у любого автора. Молчание, которое сродни отсутствию приобретения фи­лософского опыта, отнюдь не является методологическим золо­том.